Прикрытие бомбардировщиков (из воспоминаний героя СССР С. Г. Курзенкова)

В шестой раз мы летим сегодня на боевое задание. Сопровождаем бомбардировщиков, которые должны своими ударами с воздуха помочь нашим морским десантникам прорвать кольцо окружения. Группу из шести «СБ» ведет Андрей Стоянов. Сквозь прозрачный фонарь кабины хорошо вижу его улыбающееся лицо с пышными «гвардейскими» усами.

Стрелка высотомера показывает четыре тысячи метров. Под крылом проплывают сопки, ущелья. Справа тянется скалистый, изрезанный бухтами берег залива. Яркие солнечные лучи слепят глаза.
— Внимание! — слышится в наушниках. — Прямо выше три группы самолетов противника! Лучше смотрите за воздухом. Не отрывайтесь!

Едва заметные вначале точки быстро увеличиваются. И вот уже на фоне голубого неба отчетливо видны три группы «мессершмиттов», по двенадцати в каждой. Две шестерки «сто девятых» чуть отворачивают и идут прямо на нас. Напряжение растет. Они открывают огонь. Слишком рано! Берут на испуг. Мы ждем… Но вот звучит команда нашего ведущего. Я нажимаю на гашетки пулеметов. «Мессеры» резко набирают высоту и расходятся в разные стороны.

Герой Советского Союза летчик-истребитель Курзенков Сергей Георгиевич

Снизу бьют вражеские зенитки. Цветные шапки разрывов пятнают небо. Набрав высоту, гитлеровцы снова бросаются на нас в атаку. Красновато-огненные трассы пушечных очередей секут воздух.

Наши бомбардировщики по-прежнему идут крылом к крылу, ни на градус не отклоняясь от заданного курса. Сбросив на цель смертоносный груз, они начинают разворачиваться обратно. «Мессершмитты» атакуют их с разных сторон, но всякий раз, попадая под наш огонь, отступают. Два из них уже сбиты.

Фашисты приходят в ярость. Бой становится ожесточеннее. Падает еще один «мессер». Но и наши два самолета дымят — подбиты Мозеров и Кравченко. Отбиваясь от врагов, они покидают строй. Длинной пулеметной очередью, выпущенной почти в упор, Кравченко срезает фашиста. Однако он тут же попадает под обстрел двух других гитлеровцев, и его самолет разваливается на куски.

Чуть в стороне ведет неравный бой Леонид Мозеров. На выручку к нему спешит Павел Орлов. Опоздал… Самолет казака, окутанный паутиной огненных трасс, вспыхивает и идет к земле.

Почему летчик не прыгает? Ведь у него еще есть возможность покинуть машину! Убит? Нет, жив! Пылающий истребитель Мозерова вдруг взмывает и подобно молнии врезается в «мессершмитт» снизу. Обе машины — вражеская и наша — взрываются в воздухе.

Теперь мы всемером защищаем своих бомбардировщиков. Они летят по-прежнему строем.

Внезапно мой истребитель сотрясается от сильного удара. Мотор останавливается. Я с силой толкаю ручку вперед, и машина переходит в отвесное пике. В голове мелькает мысль: «Все! Снаряд угодил в мотор».

Быстро осматриваюсь. Поблизости ни одного вражеского истребителя. Бросаю взгляд на нос самолета и вижу: из пробитого капота торчит оторванный шатун. Не выдержал мотор перегрузки.

Подо мной — территория, занятая фашистами. Невдалеке снова появились их истребители с желтыми носами и черными крестами на усеченных крыльях. Спешу разогнать скорость и поглубже «провалиться» вниз. Но гитлеровцы заметили мой пикирующий самолет. Три двухмоторных «Ме-110» устремляются за мной. Отчетливо вижу их в сферическом зеркале, укрепленном на лобовом стекле фонаря.

Они догоняют меня: один слева, другой справа, третий позади. Задний поливает огнем из пушек. Трассы проносятся совсем рядом. Прижимаясь к бронеспинке, чувствую, как все тело пронизывает озноб. Во рту становится сухо…

Чтобы затруднить фашисту прицеливание, слегка «раскачиваю» самолет. Но сколько можно так качаться. Если фашист не расстреляет меня сейчас, то непременно доконает на выходе из пикирования. Ведь так или иначе придется брать ручку на себя: подо мной сопки.

«Meccep», находившийся слева, стал выходить вперед. Видимо, вражеский летчик решил дать возможность своему стрелку вести по мне огонь.

Я энергично потянул ручку управления на себя. Мой истребитель, выскочив из пике, оказался в хвосте у врага.
— Получай, гад! — крикнул я и ударил в упор из всех пулеметов.

Двухкилевой хвост с черной свастикой сразу отвалился. На какое-то мгновение «мессер» словно зависает в воздухе, а затем, кувыркаясь, несется к земле.

Радуясь победе, делаю переворот через левое крыло и снова пикирую. Оглядываюсь: «мессершмитты» значительно выше, уходят на запад. Уменьшив угол пикирования, разворачиваю машину к югу, чтобы дотянуть хотя бы до нейтральной полосы.

До сопок остается метров пятьсот. Вдруг подо мной проносится истребитель. Наш! По хвостовому номеру узнаю: Павел Орлов! За ним на форсаже мчится желтоносый «мессер». Он уже догоняет моего товарища. Вот-вот откроет огонь. Раздумывать некогда. Я опережаю фашиста. Ловлю его в прицел и даю длинную очередь. Вражеский истребитель взрывается.

Появляются еще два «мессершмитта». Сначала они шарахаются в сторону, но, заметив, что мой самолет планирует с остановившимся мотором, быстро приходят в себя и бросаются на меня.
— Паша, — кричу по радио, — иду на вынужденную, прикрой!

Но рация не работает, Орлов не слышит. Его истребитель скрывается в лабиринте ущелий…

Из-за малой высоты и скорости не могу маневрировать. Планирую по прямой. Фашисты пристраиваются ко мне и несколько секунд летят рядом. Прижавшись к бронеспинке, жду обстрела. В зеркале хорошо вижу кабину «мессера» и сидящего в ней фашиста с одутловатым лицом. Он поднимает руку и показывает мне кулак: ну, мол, Иван, держись! Я ответил ему такой же «любезностью».

Из носовой пушки «мессершмитта» брызнул огонь. Мою машину затрясло. На правом крыле появилось несколько рваных пробоин. Открыл стрельбу и второй фашист. Снаряды и пули застучали по бронеспинке. Вдруг из правого крыла моего самолета вырвался клуб черного дыма, а затем показались языки пламени. Резко развернув машину влево, скрываюсь в ущелье. Вражеские истребители проскакивают мимо. Их больше не видно. Мне удалось сбить пламя с правого крыла.

Вывожу самолет из скольжения, решив посадить его в ущелье. Но скорость велика, а площадка слишком короткая. Прямо впереди вырастает скала. Столкновение кажется неизбежным. Снова тяну ручку на себя. Взмывая, истребитель перескакивает препятствие.

Обшаривая глазами местность, ищу другое ущелье. Вот оно, слева. Но опять очень короткое, а за ним темной стеной высится гранитный утес. Плавно, отдаю ручку от себя, а самого охватывает тревога: нет, не сяду, разобьюсь… И снова скольжу на крыло… Страшный по силе удар обрывает мои мысли…

Прихожу в себя от холода и мучительной боли во всем теле. Долго не могу понять, где я, что со мной случилось, почему так тихо. Разгреб руками снег и увидел прямо перед собой отвесную стену.

Голова кружится. Пытаюсь встать и не могу: что-то мешает. Черт возьми, да это же парашют! Поверх лямок болтаются привязные ремни. Освободившись от парашюта, с трудом поднимаюсь и снова чуть не падаю от удивления: ударная волна отбросила меня метров на двадцать от места падения самолета. Ничего себе, думаю, хорошо, что там оказался глубокий сугроб. Повезло…

По пояс увязая в снегу, я добрался до самолета. Жалкий у него был вид. На месте воздушного винта торчали расщепленные осколки дерева. Левое крыло стало похоже на растянутые мехи гармошки, правое почернело, перекосилось, в нем зияли дыры. Сорванный с болтов мотор въехал в кабину, раздробил приборную доску и наглухо прижал к сиденью ручку управления. Я невольно вздрогнул: что стало бы со мной, если бы меня не выбросило из кабины?

Влез на крыло. Рассматривая разбитую кабину, заглянул в сферическое зеркало, укрепленное в верхней части фонаря за лобовым стеклом. Вид у меня был ужасный: на лбу, у левого виска, кровоточила рана, кровь залила глаз и половину лица. Неужели отлетался?.. Я достал носовой платок и осторожно стер запекшуюся кровь. Мне стало легче: глаз оказался неповрежденным и видел, как прежде.

Потом я осмотрел ту часть фюзеляжа, которую оторвало вместе с хвостовым оперением. Там хранились аптечка, бортпаек и лыжи с палками. Сейчас все это мне было очень необходимо.

От аптечки остались лишь посеченные осколками бинты, флакон с йодом. Перед сферическим зеркалом я, как мог, обработал себе рану и забинтовал голову. Затем достал брезентовый мешок с бортпайком, из которого тоже сохранилось немногое. А вот лыжи и палки чудом уцелели.

Немного подкрепившись, я двинулся в путь. Надо было поскорее выбраться с нейтральной полосы. В любое время здесь могли появиться вражеские разведчики. А я располагал лишь пистолетом да финским ножом. Вначале шел как пьяный, еле переставляя ноги. Но постепенно втянулся. Головная боль тоже немного утихла.

Каменистые, обледенелые сопки и коварные, запорошенные снегом расщелины, изматывающие крутые подъемы и опасные спуски — сколько их уже осталось позади. А дороге, казалось, не будет и конца.

Часы показывали за полночь, а вокруг было светло как днем. В это время на Севере солнце уже не заходит, его потускневший диск медленно катится над горизонтом, освещая все вокруг неярким призрачным светом.

Натолкнувшись на узкое, но глубокое ущелье с говорливой речушкой на дне, решил прыгать. Все, что было при мне тяжелого, перебросил на противоположную сторону. А вот мешок с бортпайком, к моему ужасу, скатился в ущелье. Я чуть не бросился за ним, но приглушенный всплеск воды отрезвил меня.

Мучимый голодом и усталостью, досадуя на свою оплошность, побрел я дальше. Шел, изредка останавливаясь, утоляя жажду снегом. В четвертом часу утра, после десятичасового пути, сделал очередную остановку.

Прижавшись к гранитной глыбе, отдыхал стоя… Болела голова. Подташнивало. Слипались глаза, а усталость буквально валила с ног. Борясь со сном, то и дело умывался снегом. И выдержал.

Но за упрямство снежная пустыня все же отомстила мне. На одном из спусков я налетел на валун и сломал лыжу. Пришлось бросить и вторую.

Идти пешком стало неизмеримо труднее. Местами снег доходил до пояса.

С трудом вскарабкавшись на вершину сопки, я увидел море. Это удивило меня. 3начит, я отклонился на север и, преодолев около ста километров трудного пути, вышел к западным скалам залива Ура-Губа.

Осмотревшись, увидел в одной из бухт восточного берега рыбацкий траулер с красным флагом. Очень обрадовался. Но как попасть на ту сторону залива? В обход по сопкам? Но на то, чтобы пройти семь-восемь километров, у меня уже не было сил.

Вспомнил, что при отливе дно сильно обнажается. Если я не опоздал, путь можно будет сократить вдвое, чтобы приблизиться к кораблю. Не раздумывая начал спускаться по отвесным кручам к берегу. Но, ступив на обледенелые камни, понял, что ошибся. Подошвы унтов скользили, и я падал на каждом шагу.

Мне удалось пройти лишь половину пути. Начался прилив. Ледяная вода заметно наступала, заливая узкую полоску каменистого берега. Надо было скорее идти назад, выбираться наверх. Пока искал уступы на скале, вода догнала меня, уже касалась моих унтов. Опасность придала мне новые силы, и я сумел подняться на гранитную кручу.

Но силы мои иссякли. Не только ноги, все тело вдруг налилось свинцом. Опустившись на снег, я посмотрел вверх. По небу низко плыли облака. А вскоре подул порывистый ветер. 3адымились гребни скал и вершины сопок. Погружаясь в дремоту, я успел вытащить из-за пояса ракетницу и выстрелить вверх…

Очнулся от ощущения спирта во рту. Рядом раздавались голоса людей. Не понимая, что происходит, открыл глаза. Чьи-то сильные руки потянулись к моим плечам и поставили меня на ноги…

Смутно помню путь до палубы корабля. Там меня встретил капитан и пригласил к себе в каюту. Уже немолодой, но крепкий помор оказался очень гостеприимным хозяином. Отведав свежей ухи, я лег спать. А на следующее утро, когда траулер добрался до Мурманского порта, меня отправили в военный госпиталь.