История о норвежском рыбаке (из воспоминаний героя СССР С. Г. Курзенкова)

Я попал в палату, где лежали тяжелораненые морские десантники. Моим соседом по койке оказался сильно обожженный летчик. Это был старший лейтенант Афанасенко, спасенный нашими друзьями-моряками.

Недели две я пролежал в тяжелом состоянии: сотрясение мозга. Потом мне стало немного лучше. Познакомился с соседями по палате. Все они оказались стойкими, мужественными бойцами. Никто не стонал, никогда не жаловался на боли своих ран.

Особую симпатию к себе вызывал разведчик-моряк — человек удивительной фронтовой судьбы. Шныряя по тылам противника, он с товарищами побывал даже в Северной Норвегии.

Много интересного рассказал разведчик, но одна история наиболее глубоко врезалась в мою память. Сам он слышал ее от рыбака-норвежца — очевидца героической гибели экипажа советского самолета. Правда, фамилий летчиков наш скандинавский друг не успел узнать…

Советский бомбардировщик Ил-4

…Стояла тихая морозная ночь. Темнота затушевала, сравняла заснеженные сопки и ущелья, замерзшие озера и порожистые реки. Казалось, и нет войны.

Но вот в тишину ворвался приглушенный лай зенитных орудий. Набросив на плечи подбитую оленьим мехом короткую куртку, норвежский рыбак вышел из избушки.

На западе, за ближайшей грядой сопок, где находился немецкий аэродром, сверкали вспышки разрывов, лениво покачивались копья прожекторных лучей.

До слуха иногда доносился и гул моторов. Очевидно, фашисты вели огонь по советским бомбардировщикам.

Вскоре за сопками прогремело несколько взрывов, а затем появилось зарево пожара. Видимо, бомбы угодили в склад с горючим и боеприпасами.

Стрельба зениток прекратилась, прожекторы погасли. И тут над головой рыбака со свистом пронесся темный силуэт самолета. Быстро снизившись, бомбардировщик плюхнулся на снежную целину замерзшего озера.

«Это советский, — без колебаний решил норвежец. — Надо пойти посмотреть. Может быть, летчики живы и нуждаются в помощи». Запихнув в карман бинты и вату, он привычно встал на лыжи и размашистыми шагами заскользил к озеру.

Когда до самолета осталось метров двадцать, послышался окрик:
— Стой! Кто идет? Стрелять буду!

Рыбак замер в нерешительности, а затем, подбирая русские слова, ответил:
— Товарищ! Не стреляйт… Я друг норвеге!… Мы помогайт… Фашист близко, нужно уходит…
— Куда уходить? — спросил взволнованный летчик. — Все мои товарищи ранены и не могут идти.
— Понимайт, совьетен летчик плох… Но норвеге помогайт друг. Мой рыбак хижин для летчик…
— Спасибо, друг. Тогда помоги мне перенести туда товарищей.
— О, пожалуйст!

Коренастый, среднего роста летчик, одетый в меховой комбинезон, показался рыбаку неуклюжим. Но, к его удивлению, русский с необыкновенной легкостью вскочил на крыло и нырнул в кабину.
— Друг, помоги, — услышал норвежец голос летчика, подбежал и принял раненого на свои сильные руки.
Тот застонал.
— Маленько лежишь… Отдыхайт, потом мой хижин.

Второй летчик тоже был ранен. Он тяжело дышал, при каждом глубоком вдохе в груди у него клокотало.

Доставленных в хижину раненых сразу же перевязали. У одного была сильно повреждена голень ноги, другому осколок снаряда угодил прямо в грудь.

Немного отдохнув, летчик и норвежец снова пошли к самолету. Сняли пулеметы, взяли патронные ленты, неприкосновенный бортовой запас продуктов, десятка два гранат, находившихся в кабине стрелка-радиста, — и все это перенесли в рыбацкое жилище.

…Желтоватый язычок фонаря, подвешенного к потолочной балке, тускло освещал хижину и дощатый стол, за которым сидели норвежский рыбак и советский летчик. Погрузившись в невеселые думы, они молчали. Тишину нарушали лишь стоны раненых. Один из них лежал на деревянной кровати, второй — на широкой скамье, возле крохотного оконца, завешенного курткой хозяина.

Грузно склонившись над столом, широкоплечий, немного сутуловатый рыбак посасывал трубку. Его крупное продолговатое лицо, испещренное морщинами, казалось суровым. Только глаза, серые, немного усталые, светились добротой из-под густых седоватых бровей.

Первым заговорил летчик, тихо, чтобы не тревожить раненых:
— Положение наше безнадежное. Не вижу пока никакого выхода… Но товарищей не брошу, что бы ни случилось. А вам рисковать нельзя. На рассвете здесь появятся фашисты. Наш самолет наверняка привлечет их внимание. Мы будем драться до последнего патрона, а вы должны уйти.
— Зачем так говорийт? Я только думайт, как хорош помойч. Нужен мой товарищ, норвеге. Понимайт?
— Понимаю, но это опасно.
— Норвег — друг совьет человек!..

Рыбак быстро оделся, перебросил через плечо охотничье ружье и направился к выходу. Его остановил голос раненого:
— Командир! Я слышал ваш разговор. Ты должен жить. Оставь нас, уходи с норвежским товарищем в сопки…
— Ты что, забыл наш закон? Разве советский человек может покинуть товарища в беде? Будем вместе до конца. И дешево мы свои жизни врагу не отдадим, — кивнул он на сложенные у стены пулеметы и гранаты.

Помолчав, тоном приказа закончил:
— Говорю это как командир и коммунист. Впредь — никаких подобных разговоров!

…Рыбак торопился. Много повидал он за свою жизнь. Плавая матросом на кораблях, побывал в разных странах. Три незабываемых года провел в Советской России. Во время промысла трески и палтуса в Баренцевом море шторм потопил их старую шхуну. Три рыбака погибли, а остальных, в том числе и его, русские спасли и доставили в Архангельск. Болел он долго, но все-таки его выходили.

Так норвежский рыбак подружился с русскими людьми, полюбил их всем сердцем. Здесь, в Архангельске, он узнал о свершившейся Октябрьской социалистической революции, о том, что такие же, как он, простые труженики стали хозяевами своей судьбы. Наступила пора возвращаться на родину. Но в это время в России началась гражданская война. Два с лишним года норвежский рыбак вместе с русскими братьями сражался против английских интервентов и белогвардейцев, защищая пролетарскую революцию…

Воспоминания о прошлом придавали силы норвежцу. Он шел, не чувствуя стужи, забыв про усталость. Брезжил рассвет. Гасли звезды.

Впереди показался родной поселок — несколько домов с остроконечными крышами. Из труб в безоблачное небо лениво поднимались столбики дыма.

«Значит, погода будет хорошая, — с досадой подумал рыбак. — Уж лучше бы налетели злые снежные «заряды». Тогда бы фашисты не высунули носа на улицу».

До слуха донесся нарастающий гул мотора. Норвежeц поднял голову и увидел над сопками уродливого «хеншеля» — немецкого воздушного разведчика.

К удивлению жены, рыбак пробыл дома лишь несколько минут. Наскоро перекусил, выпил кружку ячменного кофе и скорее за дверь. На улице уже ждали товарищи с лыжами и двумя легкими санями, похожими на оленьи нарты. Для маскировки они захватили с собой рыболовные снасти.

Более двух часов длился обратный путь норвежцев. Они шли по бездорожью, минуя посты наблюдения фашистов.

И вот когда осталось преодолеть последнюю гряду сопок, со стороны озера послышались треск автоматов, глухие взрывы гранат, дробный перестук пулеметов. Ясно, что там шел бой. Они опоздали…

Спрятав в ущелье сани и лыжи, норвежцы поднялись на самую высокую сопку. Оттуда все было видно как на ладони. Почти у самого берега озера, уткнувшись носом в сугроб, лежал на животе двухмоторный советский бомбардировщик. На его краснозвездных крыльях и фюзеляжах зияли пробоины. Позади тянулась широкая борозда, пропаханная в снегу.

Рядом с бомбардировщиком стоял «хеншель». Возле него копошились гитлеровцы в белых маскировочных халатах. Ближе к избушке виднелись отрытые в снегу окопы фашистских егерей.

Советские летчики стреляли редко, видно, экономили патроны. Один пулемет бил через окно избушки, второй — через проем открытой двери.

Зато фашисты не жалели патронов. Вскоре они с криком бросились в атаку. Но огонь советских пулеметов заставил их снова залечь и зарыться в снег.

Через некоторое время на озеро сел еще один фашистский самолет. Он доставил два миномета и несколько ящиков с минами. И тут началось…

Рыбацкая хижина потонула в дыму разрывов. Казалось, все кончено. Егеря бросились в новую атаку. Но им удалось сделать лишь несколько шагов. Из дверного проема избушки брызнула огненная струя ожившего пулемета. Бежавшие впереди гитлеровцы рухнули в снег, чтобы уж никогда не подняться, остальные, охваченные страхом, стали поспешно отползать к окопам.

Целый день продолжался этот неравный бой. Лишь ночью фашистам удалось поджечь рыбацкую хижину. Но никто из советских летчиков не покинул своей горящей крепости. Умирая, они громко запели песню. Старый рыбак, про живший три года в России, узнал ее мотив. Герои-летчики в последние минуты своей жизни пели о героической гибели «Варяга»…