Воспоминания В.Г. Царькова о боевом эпизоде в небе СССР с участие корейского «Боинга-707» 20 апреля 1978 г

Владимир Георгиевич Царьков родился в 1933 г. Окончил Борисоглебское авиационное училище летчиков, ВКА ПВО. Командовал звеном, авиаэскадрильей, полком, корпусом, был начальником штаба авиации ПВО, командовал армией ПВО и Московским округом ПВО, был первым заместителем главкома Войск ПВО, начальником академии им. Г.K. Жукова. Заслуженный военный летчик СССР, награжден многими орденами и медалями.

О том времени, когда я командовал 21-м корпусом ПВО, можно вспоминать и рассказывать очень много… Однако если меня спросить, какой день из этого периода стал для меня самым памятным, отвечу не задумываясь: 20 апреля 1978 года.

…Это было недавно — это было давно. Наш обыкновенный военный рабочий день клонился к закату. Впрочем, можно сказать, что мы тогда были настороже, начались масштабные учения Северного флота, и мы готовились участвовать в этих учениях. Были простые метеоусловия, все тихо, спокойно и где-то в 18.40 я поехал домой…

В.Г. Царьков, генерал-полковник авиации, начальник авиации-заместитель командующего по авиации 10-й ОА ПВО, командир 21-го корпуса ПВО

А все же, есть какие-то предчувствия, идут какие-то посылы, не то свыше, не то еще откуда-то. Не знаю почему, но как-то тревожно было у меня на душе. Зайдя домой, я сразу позвонил на КП: «Ну, как там дела?» — «Товарищ командир, докладывает полковник Рыбалко, все, вроде, нормально, но с севера строго с курсом на Североморск — Мурманск на 9 тысячах идет самолет с большой радиолокационной отметкой». Была у нас такая мощнейшая станция П-70, она стояла на самом конце Кольского полуострова, на западной его границе и за 400 километров эту цель обнаружила. «Идет без ответа «я — свой», — продолжал Рыбалко. Спрашиваю: «Кто на командном?» — «Начальник штаба генерал Елисеев». Прошу передать Виктору Павловичу трубку и говорю тому разобраться с моряками — это, наверное, их самолет.

Морская авиация тогда нередко уходила выполнять свои задачи над Мировым океаном, а когда они возвращались назад, то порой забывали изменить код. В таком случае нам приходилось поднимать истребители на опознание, звонить на КП морской авиации. Говорю: «Давай разбирайся и если что — звони мне». — «Есть, товарищ командир!».

Положил трубку. Посидел, подумал — беспокойство не отступает. Н-да… Звоню: «Давай водителя сюда!» — и не одеваясь, прямо в куртке, на КП.

Через 15 минут я был на месте. Захожу в зал, а самолет уже, оказывается, выходит на границу нейтральных вод… Оперативный дежурный сообщает: «Моряки докладывают, что их самолетов в воздушном пространстве нет». Подумать только, наглость такая: простые метеоусловия, а он!.. Говорю: «Сейчас посмотрим». Все-таки я думал, что это просто какая-то неразбериха. Но еще когда я говорил с начальником штаба, то сказал: «На всякий случай, подними в воздух дежурный истребитель». Мне докладывают, что с аэродрома Африканда поднят самолет Су-15 — капитан Босов, командир звена, летчик 1-го класса.

У меня рабочее место было так устроено, что я мог разговаривать с экипажами где-то в районе 300 километров, мы сняли с самолета радиостанцию, установили антенну и настроили…

От Африканды до побережья километров 180-200. И вот уже вскоре наш летчик подошел и говорит: «Боинr-707″, на борту какая-то полоса, а на хвосте кленовый лист». Он быстро прошел, на встречном так увиделось…

Ё-мое! Во-первых, 707 — это американский «Боинг», а кленовый лист — канадский опознавательный знак. Канада входит в состав НАТО… Говорю: «Заходи ему в хвост поближе, выдавай характеристики», — и сразу же поднимаю с Мончегорска два Як-28 и один Су-15 с Африканды. То есть еще три самолета подняли и поставили в зонах, чтобы он шел к ним навстречу…

Доложили на ЦКП, доложили в армию, и я даю команду «Ковер». Это означает, что все летательные аппараты или производят посадку на ближайшие аэродромы, или же меняют высоту и маршрут, если невозможно куда-то сесть.

Времени было 19.00. Хотя это был уже апрель, но ночь была еще относительно длинная, так что на земле начинало темнеть… Даю команду — поставить на всех аэродромах Кольского полуострова, в том числе и у моряков, прожектора в зенит. Думаю, может быть, этот самолет потерял ориентировку — пусть садится.

Босов заходит ему в хвост, подходит поближе и говорит: «На борту полоса — что-то написано китайскими иероглифами, а на хвосте не кленовый лист, а большой красный аист с распростертыми крыльями!». Понятно — гражданский самолет.

Даю Босову команду: «Выйти вперед самолета, включить бортовые огни, подавать сигнал «следуй за мной!». Босов покачивает с крыла на крыло, мигает огнями — такой тумблерчик у него стоял… Не заметить его было нельзя, тем более что там, наверху, еще было светло…

Советский истребитель-перехватчик Су-15

В это время оперативный дежурный Войск ПВО дает нам ответ, чтобы зенитные ракетные войска не применять. Я, естественно, сразу беру трубку и докладываю своему командующему генерал-лейтенанту Дмитриеву: так и так, самолет, принуждаем к посадке, будем сажать или в Мончегорске, или в Африканде, пока идет прежним курсом. Он говорит: «Утверждаю». А с ЦКП больше ни одной команды нет — молчание и тишина.

Босов ему командует, машет крыльями, делает пике с разворотом, тот не отвечает и не реагирует. Чувствую, Босов находится в очень большом напряжении… Я ему говорю: «Босов, ты, может быть, за два километра машешь ему? Он тебя и не видит?» — «Да я, японский бог, воткнул ему в форточку хвост со звездой, а он морду отворачивает!». Говорю: «Продолжайте сопровождение!»

И вот, проходя Мончегорск, собственно, пролетев 50 процентов территории по этому вектору Кольского полуострова, самолет разворачивается вправо. А от границы с Финляндией он находился на удалении максимум 80 километров. На скорости 900 — это 6 минут полета. И значит, максимум за шесть минут надо было решить вопрос…

Даю команду: «Босов, снижайся, выпускай тормозные щитки и занимай позицию для атаки сзади». Второй Су-15 приказываю навести после атаки Босова в переднюю полусферу — может же не получиться.

Звоню генералу Дмитриеву: «Товарищ командующий, он повернул в Финляндию. Если мы сейчас не примем меры, он уйдет, ну и тогда нам всем кердык!». Командующий спрашивает: «Твое предложение, Царьков?» — «Как сбивать?» — «Очень просто!» — «Решение утверждаю!» Я говорю: «Понял — «решение утверждаю!»

Беру трубку: «Босов, слышишь меня?» — «Слышу!» — «Приказываю: уничтожить нарушителя воздушной границы Советского Союза залпом!» Он: «Что? Сбивать его?!» Я говорю: «Повторяю! Уничтожить нарушителя воздушной границы Советского Союза залпом!»

Понятно, что тут уже следовало решать и последующие вопросы. Распоряжаюсь, чтобы готовили к подъему вертолеты — поднимали вертолетный полк ВВС в Кандалакше, готовили группу захвата, поиска… Что еще тут следовало делать? Вроде бы, ничего больше. Но следовало быть готовыми решать проблемы по мере их поступления. А тут уже ночь вовсю, начинает смеркаться…

Босов докладывает: «Захват!.. ПР!». Потом: «Пуск произвел!» — и тут же докладывает: «Сбит! Самолет пошел вниз!»

Радиотехнические войска выдают высоту — смотрим по планшету. Высота падает, падает, падает, самолет снижается, а там ведь внизу горы, Кольский хребет и на высоте где-то 900 — 800 метров цель была потеряна…

Даю команду Босову искать место падения, засечь координаты. Он пару кругов сделал: «Пока не вижу. Внизу темно, никакого пожара нет, ничего нет. У меня топливо кончается…»

Маршрут якобы сбившегося с курса «Боинга-707» в памятный день 20 апреля 1978 г. Как видно из схемы, списать «финт» на случайность почти невозможно

Приказываю ему возвращаться на аэродром. Он заходит на посадку, тут же все его записи берут дешифрировать…

В общем-то, все получалось быстрее, чем вы об этом сейчас читаете…

Мы тогда второй самолет послали искать — пожара нет. У меня возникла мысль: может быть он ушел на малой высоте? Или сейчас уйдет? Я эти три самолета сразу ставлю по границе Финляндии в зоны, уже на высоте полторы тысячи метров и еще поднимаем для наращивания усилий…

Тишина… Все молчат. Командующему я доложил.

И тут произошел такой неприятный момент: я решил спросить одного из своих подчиненных: «Ну как, мы правильно поступили?» Он встает и громогласно заявляет: «Неправильно, товарищ командир!» — «А чего тут неправильного?» — «Мы нарушили приказ Министра обороны номер ноль-ноль не открывать огонь по самолетам невоенного предназначения!» — «А что же ты мне не доложил, что это не военного предназначения? Кто это мог определить?» — «Товарищ командир, вы меня не спрашивали!» Меня такая злость взяла, и я ему сказал: «Когда будут ордена давать, ты дырку будешь крутить у себя!.. Имей это дело в виду!» Да, таких людей немного, но они есть и в критических ситуациях они проявляются…

И вновь на КП тишина… В это время раздается телефонный звонок из Москвы — звонил Маршал авиации Александр Иванович Колдунов, первый заместитель главнокомандующего: «Доложи, что происходит?» Я все рассказываю… «Сколько он километров прошел?», — не дослушав, перебивает меня Колдунов. «Прошел 180 километров и стал в районе Кандалакши уходить…» — «Сколько-сколько прошел?!» — «180 километров!» — «По нашей территории?! Почему не сбили раньше?!» Отвечаю, что использовать 3РВ запретили, что надо было и опознать — чего же своих сбивать? «Ты будешь снят с должности!», — ответил маршал и повесил трубку. Главком тогда еще был Павел Федорович Батицкий, но он, кажется, болел…

Ладно, когда дело идет — плевать на все прочее, я потом буду переживать…

В это время вбегает офицер, приносит мне шифровку, переданную по телеграфу из подразделения, которое вело прослушивание эфира на всех частотах. Мол, в такое-то время пропал самолет «Боинг-707» авиакомпании «Эр-Корея», на борту 100 человек пассажиров и 12 человек экипажа вместе со стюардессами.

Только я прочитал — бац, опять звонок из Москвы! Колдунов: «Так ты что, его сбил?» — «Так точно! Я хотел вам доложить — вы трубку положили! Я командующему доложил». — «Ну и что?». Говорю: «Азимут — такой-то, дальность — такая-то… Производим воздушный поиск. Но, товарищ маршал, я получил спецдонесение…» — «Какое спецдонесение?!» — «Перехватили сообщение Ассошиэйтед-пресс…» — «Что оно там сообщает?! Почему у тебя есть, а у меня нет?» — «Мы же впереди, пока до вас радиоволны дойдут — мы уже расшифровали». — «Ну-ну-ну, прочти, что там написано?» — «Пассажирский «Боинг», который летел по маршруту Париж — Англия [сейчас я точно уже не помню все пункты], — и он должен был по северному маршруту уйти в Корею, а оттуда в Токио. На борту 100 человек туристов и 12 человек экипажа». — «И вы чего, сбили его?!» — «А в чем дело-то? Не подчиняется и уходит… А флот проводит учения… Сбили!» — «Ну, вот что, Царьков, тебя будет судить международный трибунал!», — сказал маршал и повесил трубку. Тут, конечно, состояние у меня стало уже несколько угнетенное.

В это время вертолет поднялся и тут же докладывают: «Цель появилась в границах 5-й дивизии!».

Как выяснилось, там уже раньше была поднята пара, которая нашла в воздухе цель… Но цель это была такая: на «Боинге», как и на всех самолетах, есть так называемые «ячеистые панели», которые с внутренней стороны наполнены чем-то типа поролона, но не горящего. И вот когда «Боинг» сбили, одна панель оторвалась, и ее понесло воздушным потоком, как парашют «летающее крыло». Ребята ее на прицел — и пустили по ней две ракеты…

В это время и наши самолеты и радиолокационные средства 5-й дивизии докладывают, что самолет ходит над озером Корпияври. Выводим на него перехватчик — командир звена Кефаров, летчик l-го класса. Он «Боинг» обнаружил, заходит к нему, я даю команду: «Заводи его на Африканду!» До этого аэродрома было километров 60…

Южнокорейский «Боинг-707» на льду озера Корпияври, 20 апреля 1978 г. По следам на льду видно, что летчик даже успел выпустить шасси и этим спас пассажиров.

Между тем, летчики с «Боинга» включили все фары, открыли шторки на иллюминаторах — сигнал, что они в плен сдаются. Кефаров выходит, помигал им, плавненько пошел — смотрит, самолет за ним, он разворачивается, разворачивается, стал на курс, за ним пошел… Тогда Кефаров на газы, но ведь истребитель целый, а у того полкрыла нет, один двигатель отлетел и вообще, это же «бомбер» — он и отстал. Когда же наш вернулся чтобы еще раз его направить, тот за ним уже не пошел: походил над этим озером и сел на лед. Сел классически, все рассчитал — летчик высокого класса — и выкатился носом на берег. Выбросил специальные такие приспособления, типа надувной лодки, которая надувается под фюзеляжем и крыльями и держит машину на плаву.

В это время прилетает туда наш вертолет — привез дрова, спирт, теплую одежду. У нас был очень боевой начальник парашютной службы, он всю охрану поставил, заходит в самолет, всех сосчитал… Оказалось, что двое убитых, один раненый. Сразу раненого на вертолет, еще набрали людей и в Африканду. К сожалению, раненый умер в вертолете от потери крови: дело в том, что все они в самолете как сидели, так ни один со своего места не встал, чтобы ему помощь оказать — жгут наложить, перевязать, — хотя, вроде бы, там и врачи были.

Вскоре началась эвакуация. Меня туда не пустили — было кому и без меня ехать, там разбираются, а мне нужно было находиться там, где нас будут оценивать. Я всем службам поставил задачи: нарисовать, расшифровать и т.д.

Тут же к нам прилетел зам. главкома Маршал авиации Савицкий, со своим аппаратом…

Но сразу после того, как это случилось, и еще Савицкий не прилетел, я пошел к командующему Северным флотом адмиралу Чернавину, он собрал руксостав и я доложил им. Они правильно все это дело поняли и сказали, что вот так надо действовать и впредь, потому что натовцы нас уже достали — облетывают палубы и т.д. Сейчас, наверное, прекратится…

В общем, прилетел Савицкий, нас начали допрашивать, и вдруг оказалось, что все записи переговоров, которые я вел со своего рабочего места, стерты! Нашлись люди, которые, боясь какой-то ответственности, на всякий случай попытались уничтожить следы своего участия в этом деле… В общем, пришлось по вторичному все находить — на пунктах наведения все это тоже записывалось…

На следующее утро прилетел маршал Пстыго — как председатель уже правительственной комиссии. Мы ему доложили. Иван Иванович во всем очень толково разобрался и спрашивает: «Владимир Георгиевич, а почему вы не сбили его раньше? Его надо было сбивать раньше, при входе в наши территориальные воды». Я ему повторил то же, что уже говорил Колдунову, и он согласился: «Ну, наверное, правильно…»

После этого он снимает трубку и звонит маршалу Огаркову: «Николай Васильевич! Вот сейчас заслушивали командование — действовали они правильно, надо было его сбить еще раньше. И нам надо думать, как дальше в таких случаях действовать…» Тот спрашивает: «Можно докладывать?» — «Докладывайте!» Чувствую: все… Уф-ф-ф…

Так как я три ночи уже не спал и голова уже разламывается, то я подошел к Пстыго: «Разрешите, я часика на 4 отъеду?» — «Давай!».

Но тут подходит ко мне генерал из Главного управления военной контрразведки: «Владимир Георгиевич, зайдем в кабинет начальника штаба!» Заходим. Он говорит: «Успокойтесь сами, успокойте всех офицеров — все нормально. Вот моя докладная!» Он показал мне документ, отправленный им председателю КГБ СССР Андропову, в котором было написано, что действия командира корпуса, его КП и штаба были обоснованные, правильные и решительные. Пролет нарушителя пресечен в соответствии с обстоятельствами и здравым смыслом. Андропов на это ответил: «Согласен. Доложить по 1-мy списку». Генерал объяснил, кому доложено: «Брежнев, Косыгин, Устинов…»

В общем, на этом все закончилось…

Летчика, штурмана и техника я представил к правительственным наградам. Все это дело оформили, Военный Совет армии утвердил, послали в Москву — оттуда мне позвонили: «Владимир Георгиевич, мы не можем этого сделать, мы их включим в приказ к 23 февраля в общем списке». И они, действительно, были награждены.

Нас также наградили очень крепко — нас не наказали…

Через некоторое время нас с командованием флота заслушивали на военной коллегии, которую проводил Министр обороны Маршал Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов. Много было всяких разных вопросов и на все вопросы я ответил хорошо, моим докладом все остались довольны. Эго не я так думаю, мне Павел Федорович Батицкий показал тогда большой палец — и я потом оттуда вылетел на крыльях…

…А моряки в своем предвидении оказались правы: все нарушения границы после этого прекратились.